Перейти до основного вмісту

ГОЛОС

Экспозиция

     Во мне остался всего один голос. Да и он уже давно стал похожим на потрескавшуюся фреску в захолустной, давно нереставрированной церквушке на Средиземноморском побережье вдалеке от туристических маршрутов и поэтому звучит он словно со старой заслушанной грампластинки. Но это потрескивание создает уют зимней комнаты, обогреваемой камином, в котором постреливают угли и шкура на пекущейся картошке. Тепло после холодного зимнего ветра пьянит, а быть может, это просто забыли закрыть заслонку, и комната теперь медленно наполняется угарным газом. В таком случае разморенному в тепле голосу суждено задохнуться и уже никогда не утолить свой голод. Но пока он все еще в силах заставлять писать.
     В тот год, после которого должны были смениться сразу все четыре цифры в календаре, я вел дневник и таким образом всю свою жизнь прожил за один этот год. Теперь мои дни предопределены, и я уже на память знаю, чего ждать завтра. Мое время остановилось. Хотя разыгрываются эти сюжеты каждый раз по-новому, словно одну и ту же пьесу каждый год ставит другой режиссер с другим актерским составом. Но сцена пока еще ни разу не менялась. К счастью, я заполнял дневник не каждый день. И если зафиксированные на бумаге дни я проживаю в остановившемся времени, то в остальные я живу как бы вне его. Я называю это словами одного араба – «одолженным временем». Скорее всего, в таком мифическом характере своей жизни виноват я сам. Не нужно было так часто перечитывать свой дневник, особенно так, как делал это я: накануне следующего дня я читал, что было в эту дату в год написания дневника, и весь наступивший день ждал, пока не смогу назвать все происходящие со мной события словами из прочитанных воспоминаний. Таким образом, время остановилось только для меня, и я обрел одиночество в этом плену, а людей вокруг время вихрем уносило от меня далеко вперед.
     Этот вихрь напоминает мне, как в ноябре в восемь часов утра я спускаюсь по мертвой улице с единственным заброшенным домом, по которой ветер вместо уже давно опавших листьев носит вокруг деревьев стаи бездомных собак, вой которых невозможно отличить от стона самого ветра. В ее изгибах угадываются линии обнаженного тела гигантской женщины, потягивающейся после ночи без мужчины. Два оголенных осенью холма справа выпятились бесплодной грудью, а на месте пупа стоит церковь, наверно, построенная тем же итальянским архитектором, что и захолустная молельня на Средиземноморском побережье, где на фресках давно уже потрескался мой голос. На ее месте полторы тысячи лет тому назад апостол Андрей своим посохом разорвал пуповину между землей и новорожденным ею городом. Посох он оставил рядом, воткнув его в землю. Тот пустил корни и стал липой, которая по сей день плачет, склонившись над фундаментом разрушенной татарами восемьсот лет тому назад Десятинной церкви.
     В яру между холмами к пожухлой траве прилип утренний туман из-за ненасытной жадности, присущей всем младенцам, которые всасывают в себя столько материнского молока, что оно начинает капать мимо рта и высыхает на еле заметных волосках ее тела. Этот запекшийся туман – единственное, что теперь напоминает о далеких бессознательных временах, откуда в современность выныривают редкие фигуры людей. Ведь городскому человеку нечего делать во влажных складках между холмами, которые пахнут гнилыми опавшими цветками сирени и диких яблонь. Этот аромат брожения постепенно начинает омывать все тело изнутри, отчего границы его становятся все менее осязаемыми, и ты сам для себя медленно исчезаешь в вязких испарениях. Наконец, истончившись до предела и не выдерживая внутреннего напора, кожица сознания лопается, и наружу брызжут голоса, смешиваясь с прокисшим молоком и лаем диких псов. Перезревшая плоть вскармливает опавшее в него семя.        
     Город этот еще пять столетий воспринимал себя одним целым с землей, но, как и все нормальные дети, он, в конце концов, осознал свое Я, потому что отец его, Кий, запретил ему любить свою мать. И с тех пор они все дальше и дальше расходились друг от друга. Но разлука их происходила не в пространстве, а во времени, так как земля и город живут разными расстояниями и разными скоростями, хотя и на одном месте. И мой удел был оказаться во времени земли, оторванным от людей, которые ежесекундно с разгону разрывают его круг. Надо признаться, я немного лукавлю, ведь сам я тоже каждый день мотаюсь по делам по всему городу. В кругу времени земли остался лишь один из моих голосов, но именно он только и способен еще заставить писать. Это и есть мой подлинный голос. Я уверен в этом, потому что им я разговариваю в своих снах. А снится мне всегда этот город, но таким, словно он до сих пор не осознал себя отдельно от матери: под нависшим свинцовым небом парки заполнены непроходимыми лесами, на мощеных улицах стоят двухэтажные деревянные дома древних полян... Но, тем не менее, между всей этой первозданной дикости курсируют троллейбусы и поезда метро, а люди ходят в деловых костюмах. Иногда острые осколки сновидений проникают в явь, и тогда я еду в восемь часов утра по улице, неукротимые изгибы которой напоминают потягивающуюся после ночи без мужчины женщину, - еду на маленькую круглую площадь с высокими узкими домами, как в сказках Андерсена, в центре которой стоит серый куб с трезубым позолоченным крестом на свинцовой полусфере купола. Окно актового зала с видом на эту площадь в окружении других картин на его стенах в холодные ясные дни имеет аскетический вид работ Малевича, а неровности штукатурки масляными мазками прорисовываются в косых лучах утреннего солнца. Встав в шесть утра, я все еще хочу спать, и поэтому явь предо мной предстает в виде сна.
     Законы яви здесь не имеют силы. И отсюда рождается надежда. Ведь сколько раз, исполнив свое самое заветное желание во сне, приходилось просыпаться и с горечью пересоленной еды во рту осознавать, что мир этот навсегда потерян. И только в этой точке явь и навь могут совокупиться, от чего в моем голосе медленно зачинаются и созревают слова. Это новые слова. Таких нет в моем дневнике. Значит, власть текста не всесильна. Против нее можно восстать. Хотя скорее это похоже на побег. Но бегу я не во время города. Это какое-то третье измерение времени, куда можно взять с собой свой голос.                 


Євген Є. Коровін

Коментарі

Популярні дописи з цього блогу

ПРЕДЕЛ СКОРБИ      В каждой книге мы прочитываем лишь то, что способны увидеть в самих себе. Вот почему так невыносимо тяжело читать собственные дневники. Через них сталкиваешься со своей неизбежностью. Ведь Я – это всегда, с самого начала некая неизбежность. С какой невыносимой ношей между ребер приходиться жить, когда осознаешь тесную взаимосвязь всех вещей. Что ты, словно бог, каждым своим действием, каждым словом и даже мыслью меняешь весь окружающий тебя мир. Можно ли смириться с мыслью об этой неизбежной и невыносимой ответственности за судьбу мира? К счастью, по земле ходит бесчисленное количество таких богов, а еще больше их уже присоединилось к большинству и, таким образом, личная ответственность каждого становится мало заметной. По крайней мере, каждым из нас. И именно в тот момент, когда мы мыслим, говорим или действуем.      Итак, когда в шесть часов холодного ноябрьского утра луч пыли у меня над головой испугался предательск...
TARAS SHEVCHENKO HAYDAMAKY Introduction (translated by Eugene E. Korovin) All passes, all changes, with no end for ages. Where did it get to and whence show up? The matter is latent to dunces and sages. Living and dying… One thing is in bloom, Another has withered, forever has withered, And shrivelled leafs have been scattered by breezes… The sun will arise as at first it arose, The stars beaming purple will shine as at first. They will shine on later, and you, the pale-faced, Along blue expanses will put to the skies. You’ll glance at a draw-well and boundless ocean, A sea waving roughly, and brightly will shine Both over the Babylon’s ancient garden And what our sons are to take as a burden. You are everlasting!.. I thrive in the talk As with a dear soul in talking along, Chanting the reflection you whispered at night. Advise me once more what to do with my sadness As I’m not abandoned or orphaned one, I do have my offspring but the fa...
Коровин Евгений Речь и психоаналитическая техника (размышления над Семинарами 1 и 11 Ж.Лакана) [1]      Пытаясь сказать что-либо о столь наполненных смыслами текстах, каковыми являются работы Фрейда и Лакана, с неизбежностью обрекаешь себя на упреки в том, что некоторые из этих смыслов, – для кого-то, возможно, вполне очевидных, – были упущены, а в изложении же затронутых произошло значительное отклонение. Однако, уже благодаря этому первому опасению, можно наметить отправную точку дальнейшего изложения, которая, в случае возникновения указанных упреков, сможет послужить докладчику своеобразным апологетом. Итак, в качестве отправной точки мы берем пропуски и отклонения речи . Таким образом, мы с самого начала оказываемся в самом центре рассматриваемых проблем, поскольку сами понятия пропуска и отклонения ставят перед нами целый ряд вопросов: Что в речи пропускается? От чего речь отклоняется? Почему и зачем образовался пропуск или произошло отклонение? Отк...