ГОЛОС
Экспозиция
Во мне остался всего один голос. Да и он уже давно
стал похожим на потрескавшуюся фреску в захолустной, давно нереставрированной
церквушке на Средиземноморском побережье вдалеке от туристических маршрутов и
поэтому звучит он словно со старой заслушанной грампластинки. Но это
потрескивание создает уют зимней комнаты, обогреваемой камином, в котором
постреливают угли и шкура на пекущейся картошке. Тепло после холодного зимнего
ветра пьянит, а быть может, это просто забыли закрыть заслонку, и комната
теперь медленно наполняется угарным газом. В таком случае разморенному в тепле
голосу суждено задохнуться и уже никогда не утолить свой голод. Но пока он все
еще в силах заставлять писать.
В тот год,
после которого должны были смениться сразу все четыре цифры в календаре, я вел
дневник и таким образом всю свою жизнь прожил за один этот год. Теперь мои дни
предопределены, и я уже на память знаю, чего ждать завтра. Мое время
остановилось. Хотя разыгрываются эти сюжеты каждый раз по-новому, словно одну и
ту же пьесу каждый год ставит другой режиссер с другим актерским составом. Но
сцена пока еще ни разу не менялась. К счастью, я заполнял дневник не каждый
день. И если зафиксированные на бумаге дни я проживаю в остановившемся времени,
то в остальные я живу как бы вне его. Я называю это словами одного араба –
«одолженным временем». Скорее всего, в таком мифическом характере своей жизни
виноват я сам. Не нужно было так часто перечитывать свой дневник, особенно так, как
делал это я: накануне следующего дня я читал, что было в эту дату в год
написания дневника, и весь наступивший день ждал, пока не смогу назвать все
происходящие со мной события словами из прочитанных воспоминаний. Таким
образом, время остановилось только для меня, и я обрел одиночество в этом
плену, а людей вокруг время вихрем уносило от меня далеко вперед.
Этот вихрь
напоминает мне, как в ноябре в восемь часов утра я спускаюсь по мертвой улице с
единственным заброшенным домом, по которой ветер вместо уже давно опавших
листьев носит вокруг деревьев стаи бездомных собак, вой которых невозможно
отличить от стона самого ветра. В ее изгибах угадываются линии обнаженного тела
гигантской женщины, потягивающейся после ночи без мужчины. Два оголенных осенью
холма справа выпятились бесплодной грудью, а на месте пупа стоит церковь,
наверно, построенная тем же итальянским архитектором, что и захолустная молельня
на Средиземноморском побережье, где на фресках давно уже потрескался мой голос.
На ее месте полторы тысячи лет тому назад апостол Андрей своим посохом разорвал
пуповину между землей и новорожденным ею городом. Посох он оставил рядом,
воткнув его в землю. Тот пустил корни и стал липой, которая по сей день плачет,
склонившись над фундаментом разрушенной татарами восемьсот лет тому назад Десятинной
церкви.
В яру
между холмами к пожухлой траве прилип утренний туман из-за ненасытной жадности,
присущей всем младенцам, которые всасывают в себя столько материнского молока,
что оно начинает капать мимо рта и высыхает на еле заметных волосках ее тела. Этот
запекшийся туман – единственное, что теперь напоминает о далеких
бессознательных временах, откуда в современность выныривают редкие фигуры
людей. Ведь городскому человеку нечего делать во влажных складках между
холмами, которые пахнут гнилыми опавшими цветками сирени и диких яблонь. Этот
аромат брожения постепенно начинает омывать все тело изнутри, отчего границы
его становятся все менее осязаемыми, и ты сам для себя медленно исчезаешь в вязких
испарениях. Наконец, истончившись до предела и не выдерживая внутреннего
напора, кожица сознания лопается, и наружу брызжут голоса, смешиваясь с прокисшим
молоком и лаем диких псов. Перезревшая плоть вскармливает опавшее в него семя.
Город этот
еще пять столетий воспринимал себя одним целым с землей, но, как и все
нормальные дети, он, в конце концов, осознал свое Я, потому что отец его, Кий,
запретил ему любить свою мать. И с тех пор они все дальше и дальше расходились
друг от друга. Но разлука их происходила не в пространстве, а во времени, так
как земля и город живут разными расстояниями и разными скоростями, хотя и на
одном месте. И мой удел был оказаться во времени земли, оторванным от людей,
которые ежесекундно с разгону разрывают его круг. Надо признаться, я немного
лукавлю, ведь сам я тоже каждый день мотаюсь по делам по всему городу. В кругу
времени земли остался лишь один из моих голосов, но именно он только и способен
еще заставить писать. Это и есть мой подлинный голос. Я уверен в этом, потому
что им я разговариваю в своих снах. А снится мне всегда этот город, но таким,
словно он до сих пор не осознал себя отдельно от матери: под нависшим свинцовым
небом парки заполнены непроходимыми лесами, на мощеных улицах стоят двухэтажные
деревянные дома древних полян... Но, тем не менее, между всей этой первозданной
дикости курсируют троллейбусы и поезда метро, а люди ходят в деловых костюмах. Иногда
острые осколки сновидений проникают в явь, и тогда я еду в восемь часов утра по
улице, неукротимые изгибы которой напоминают потягивающуюся после ночи без
мужчины женщину, - еду на маленькую круглую площадь с высокими узкими домами,
как в сказках Андерсена, в центре которой стоит серый куб с трезубым
позолоченным крестом на свинцовой полусфере купола. Окно актового зала с видом
на эту площадь в окружении других картин на его стенах в холодные ясные дни
имеет аскетический вид работ Малевича, а неровности штукатурки масляными
мазками прорисовываются в косых лучах утреннего солнца. Встав в шесть утра, я
все еще хочу спать, и поэтому явь предо мной предстает в виде сна.
Законы яви
здесь не имеют силы. И отсюда рождается надежда. Ведь сколько раз, исполнив
свое самое заветное желание во сне, приходилось просыпаться и с горечью
пересоленной еды во рту осознавать, что мир этот навсегда потерян. И только в
этой точке явь и навь могут совокупиться, от чего в моем голосе медленно
зачинаются и созревают слова. Это новые слова. Таких нет в моем дневнике. Значит,
власть текста не всесильна. Против нее можно восстать. Хотя скорее это похоже
на побег. Но бегу я не во время города. Это какое-то третье измерение времени,
куда можно взять с собой свой голос.
Євген Є. Коровін
Коментарі
Дописати коментар